02 мая, 2008
Западная экзистенциальная философия
Из всей европейской философии только философы-экзистенциалисты не вызывают желания как можно скорее захлопнуть книгу.
Но вот что интересно: почему-то, что скажет философ-индус от адвайты или философ-японец от дзена на одной странице, европейцу для выражения того же самого понадобится целый книжный том?
Откуда у Запада такая одержимость словами и такое желание без остановки переливать из пустого в порожнее?
И Кант, и Гегель, и вся эта европейская философия - сумасшествие больного ума. Сартр прощен, потому что ему удавалось писать очень меткие, экзистенциальные романы. Хайдеггер прощен, потому что он - самый главный сумашедший, Канту и Гегелю до него далеко.
Существовали две разновидности экзистенциалистов: во-первых, это теистические экзистенциалисты, к которым относится Ясперс и Габриэль Марсель; и, во-вторых, экзистенциалисты-атеисты, к которым относятся Хайдеггер, Сартр и все французские экзистенциалисты.
Сартр на пути к нирване попал в Тошноту. Его проблема в том, что дальше Тошноты он не пошел, а так бы истинно просветленный получился. Тошнота, его бедного, в сети взяла, на пути к реальности. А ведь близко был... так близко. Вот как тяжеловесно пишет:
Я говорю "я" - но понятие это утратило для меня смысл. Я настолько предан забвению, что мне трудно почувствовать самого себя. Реального во мне осталось только существование, и оно чувствует, что существует. Я долго, беззвучно зеваю. Никого. Антуан Рокантен не существует. Ни-для-кого. Забавно.
А что такое вообще Антуан Рокантен? Нечто абстрактное. Тусклое воспоминание обо мне мерцает в моем сознании. Антуан Рокантен... И вдруг "я" начинает тускнеть, все больше и больше - кончено: оно угасло совсем.
Среди стен домов остается сознание, трезвое, неподвижное, опустошенное, оно само себя воспроизводит. Оно стало необитаемым. Еще недавно кто-то говорил: "я", кто-то говорил: "мое сознание". Кто же это? Раньше во вне находились говорящие улицы со знакомыми запахами и красками. Теперь остались безымянные стены, безымянное сознание.
Итак, в наличии: стены домов и между ними малюсенькая, живая и безликая прозрачность. Сознание существует как дерево, как былинка. Оно дремлет, ему скучно. Маленькие мимолетные существования поселяются в нем, как птицы на ветках.
Поселятся, а потом исчезнут. Забытое, заброшенное - среди стен домов под серым, пасмурным небом сознание. А смысл его существования вот в чем: оно сознает, что оно лишнее. Оно разжижается, распыляется, тщится затеряться на темной стене, возле фонаря или там, дальше, в вечерней дымке. Но забыться ему не удается никогда; оно сознает, что оно сознание, которое пытается забыться. Такова его участь.
Есть сдавленный голос, который произносит: "Поезд отходит через два часа", и есть сознание этого голоса. Есть сознание, сознающее самое себя. Оно видит себя насквозь, спокойное и опустелое среди этих стен, оно освобождено от человека, обитавшего в нем, оно чудовищно, потому что оно никто. Голос говорит: "Багаж сдан. Поезд отходит через два часа". Стены домов тянутся справа и слева. Есть сознание дорожного покрытия, скобяной лавки, амбразур казармы, и голос говорит: "В последний раз".
Осознается Анни, Анни в номере отеля, осознается страдание, страдание осознает себя среди бесконечных стен, которые уходят и никогда не вернутся. "Будет этому конец?" - голос среди домов поет джазовую мелодию "Some of these days", будет этому когда-нибудь конец? И мелодия тихонько возвращается и, подкравшись сзади, незаметно вновь обретает голос, и голос поет и не может умолкнуть, и тело бредет, и есть сознание всего этого, и сознание - увы! - сознает, что сознает. Но того, кто страдал бы, кто заламывал бы руки и пожалел бы самого себя, нет. Никого нет. Это страдание перекрестков в его чистом виде, сознание, которое забыто, которое не может забыться.
© 1938 Жан-Поль Сартр, Jean-Paul Sartre.